Глава VI
Оценка Толстым нового учения. Прерванный полёт.

 В начале XX века Лев Толстой начинает вести активную переписку с бахаи всего мира. Идеи новой религии с молниеносной быстротой распространяются и в Европе, и на Востоке, подхватываемые наиболее интеллигентными людьми.

Отвечая на письмо своего корреспондента, деятеля бабидского движения в Египте Габриэля Саси, Толстой писал ему 28 июля 1901 года:

«Бабизм меня давно интересует. Я прочёл, что мог, по этому вопросу, и, хотя, основная книга-библия бабизма[160] мне показалась малоценной, я всё-таки думаю, что бабизм как нравственное и гуманистическое учение имеет большое будущее в восточном мире»[161].

Габриэль Саси в трёх больших письмах излагал сущность новейшей доктрины бабидов-бахаи и описывал их тяжёлое положение.

Толстой в ответном письме, предназначенном для опубликования в арабских странах, подтвердил свой горячий интерес к бабидскому движению и высказался в его защиту.

Об этом же он писал 22 октября 1903 года русской писательнице И. А. Гриневской, приславшей ему свою драматическую поэму Баб [162]:

«Мне кажется, что это учение, так же как и все рационалистические общественные, религиозные учения, возникающие в последнее время из изуродованных жрецами первобытных учений: брахманизма, буддизма, иудаизма, христианства, магометанства, имеют великую будущность именно потому, что все эти учения, откинув все те уродливые наслоения, которые разделяют их, стремятся к тому, чтобы слиться в одну большую религию всего человечества. Поэтому и учение бабидов, в той мере, в которой оно откинуло старые магометанские суеверия и не установило отделяющих его других новых суеверий и держится своих главных основных идей братства, равенства и любви, — имеет великую будущность»[163]. Письмо Толстого было опубликовано, после чего интерес русской общественности к вере значительно возрос[164]. В 1910 году И. А. Гриневская закончила работу над новой пьесой Бахаулла. Поэма-трагедия в стихах из истории Персии и выступила с чтением своего произведения в зале Общества ораторского искусства в Петербурге. Пьеса была издана (1912), но так и не увидела театральных подмостков[165].

Депутату французского парламента Ф. Гренье, который перешёл в Ислам и писал, что «работает над объединением людей в одной религии», Толстой отвечал: «...Способствовать уничтожению этих отдельных религий и основанию одной всемирной религии — одно из лучших призваний человека в наше время...» и приводил в качестве примера бахаитов и ваисовцев, основной догмат которых «единство религий»[166].

Из писем Толстого известно, что он получил несколько книг о вере, которые переслал своим корреспондентам, интересовавшимся религиозными проблемами. Краткие упоминания о бабидах и бахаи в дневниках писателя достаточно туманны, но они свидетельствуют о том, что его интерес к вере никогда не угасал[167]. В 1892 году Бахаулла покинул наш мир и, согласно Его завету, Веру Бахаи возглавил его сын Абдул-Баха. Он советовал проживающим на российской территории бахаи, в том числе Али-Акбару Нахджавани из Баку, поддерживать контакты с великим мылителем и снабжать Толстого достоверной информацией. В письмах к Нахджавани[168] Толстой упоминает о своих планах написать книгу о религии баби и бахаи.

В 1901 году в письме персидскому послу в России, который прислал Толстому свою поэму «Мир», Лев Николаевич писал: »Я верю, что везде есть люди, которые, как и баби на Вашей Родине, исповедуют истинную религию, и что, несмотря на преследования, которым они всегда и везде подвергаются, их идеи будут распространяться с нарастающей скоростью и, в конце концов, одержат триумф над варварством»[169].

Самым плодотворным на контакты с бахаи для Толстого оказался 1902 г. Вскоре после отлучения Толстого от православной церкви он тяжело заболел и переехал на лечение в Крым. Там он и его домочадцы прожили несколько месяцев. В один из дней 25 — 27 мая 1902 г. Толстой встретился с неизвестным членом бахаистской общины и оставил в дневнике следующую запись: «... Был Персиянин разнощик, вполне просвещённый человек, говорит, что он бабист». Через несколько месяцев, уже в Ясной Поляне, состоялась более интересная и содержательная встреча Толстого с Азиз-Аллахом Джаззабом, иудеем, принявшим учение бахаи. Он, по распоряжению Абдул-Баха, отправился из Акки в Россию для установления прочных контактов с Толстым. Несмотря на то, что полиция запретила Толстому общаться с посетителями, Азиз-Аллаху Джаззабу удалось всё-таки с ним встретиться. Согласно запискам Азиз-Аллаха, Толстой сказал, что не доверяет газетам, одни из которых хвалят бабидов и бахаитов, а другие — ругают, что трижды пытался найти сведения об этом движении для написания о нём в своих книгах, и что последний раз обсуждал эту тему с Чертковым двенадцать дней назад. Азиз-Аллах отвечал, что он сам трижды выполнял поручения по передаче посланий из Акки разным лицам в России. Первый раз ему не удалось встретиться с военным министром Кропоткиным и Толстым, второй раз он вручил письмо «генералу Комарову», и, наконец, в третий раз он привёз письмо Толстому от Абдул-Баха, с Которым расстался ровно двенадцать дней назад. В дальнейшем беседа была построена из вопросов и ответов. Толстого интересовало, кто такой Баб, когда он появился, в чём состояли Его претензии; каково положение в общине после смерти Бахауллы, какую роль взял на себя Абдул-Баха, и т. п. Азиз-Аллах рассказал Толстому о том, что Бахаулла пришёл, чтобы спасти все народы мира от ложных представлений; познакомил его с принципами и положениями законодательной власти, представленной Всемирному Дому Справедливости, изложенными в «Священнейшей книге» Бахауллы. На вопрос Толстого о том, обращаются ли в бахаизм люди других вероисповеданий в значительном количестве, гость дал удовлетворительный ответ, приведя в пример себя самого. На вопрос посланца об отношении к Бахаулле и его делу Толстой ответил: «Как я могу отрицать его?.. Очевидно, что это дело завоюет весь мир[170]. Я попытался просветить небольшое число людей в России, и Вы видите, как мне мешает жандармерия». Толстой отметил, что принципы вероучения бахаи содействуют духу эпохи и со временем утвердятся в мире, обеспечив процветание человечества. Затем гость передал личное послание Толстому от Абдул-Баха, в котором, в частности, говорилось: «Действуйте так, чтобы Ваше имя оставило добрую память в мире религии. Многие философы приходили, и каждый поднимал флаг на пять метров. Вы же подняли флаг на десять метров; погрузитесь в океан единства и обретите навечно помощь Господа»[171].

Мы уже отмечали, что писатель не всегда получал достоверную информацию о бахаи, кроме того, существовал ряд других ограничений[172], мешавших непосредственному контакту. В связи с этим Толстой то разочаровывался в учении бахаи, то вновь горячо начинал его поддерживать. «Думаю, что секта не имеет будущности»[173],— написал он в ответ американскому писателю Эрнесту Кросби в мае 1904 года. Через 2 года Абдул-Баха, находившийся в ссылке в г. Акка (Сирия), вновь попытался связаться с Толстым. Он прислал ему через английскую последовательницу бахаи Торнбург-Кроппер[174] одно из Своих религиозных воззваний, а затем несколько других официальных документов бахаи, в частности, знаменитое послание Простейшее по существу. Толстой внимательно изучил эти документы и пришёл к выводу, что они не представляют интереса. В частности, он подверг резкой критике программное послание Бахауллы за, что основные нравственные истины в нем затемнены[175] элементами мистики[176]. Но несмотря на это, он всё-таки продолжал изучать Писания и даже рассказывал о принципах бахаи своему японскому корреспонденту, одному из крупнейших писателей-реалистов того периода Токутоми Кэндземиро, который приехал в Ясную Поляну. Они беседовали о литературе, философии, о переводах сочинений Толстого. Токутоми рассказал о возникновении в Японии движения Самоотверженная любовь — идейном течении японской интеллигенции, на которое сильное влияние оказало гуманистическое учение Толстого. В свою очередь, русский писатель упомянул о возникновении различных движений с подобными идеями в разных странах, в частности в Персии[177]. В марте 1909 г. на вопрос Е. Е. Векиловой о том, что надо ли её сыновьям принимать православие, вернуться в ислам, чтобы помочь «темному татарскому народу», войти в который «мешала религия», Толстой отвечает утвердительно, считая «церковное православие» ниже Ислама. Однако он предлагает не ортодоксальный суннизм, а бахаизм или учение ваисовцев. О первом Толстой пишет следующее: «Одно из этих учений — это учение бабистов, зародившееся в Персии, перешедшее в Турцию, где тоже терпело гонения, и теперь сосредоточилось на сыне Бага-Уллы (Бахауллы), живущем в Акре. Учение это не признаёт никаких внешних форм богопочитания, считает всех людей братьями и признаёт только одну религию любви, общую всему человечеству»[178]. В сентябре 1909 года бакинский инженер Акпер Мамедханов, только что вернувшийся из стран Арабского Востока, сообщил писателю, что глава бабидов в Своих проповедях рассказывает о нём, Толстом, как о друге арабов. Эта весть была Льву Николаевичу приятна. В ответном письме от 22 сентября он также подтверждает, что в «последнее время занят изданием книги о Бабе и бахаизме»[179].

В письме Ф. А. Желтову от 12 октября 1909 г., в котором Толстой говорит, что «...общее всем религиям извращение и затемнение их непонимающими их истинного значения последователями и вытекающими из этих извращений восстановление их в истинном их смысле. Таков в магометанстве суфизм и др. учения, и особенно чистое и высокое учение ученика Баба — Бахауллы»[180].

В дневнике секретаря Толстого В. Ф. Булгакова за 11 мая 1910 г. отмечено, что он застал Толстого за чтением брошюры армянского писателя и публициста А. А. Аракеляна Бабизм, которую Толстой «очень хвалил». На другой день, как отмечает Булгаков, Толстой «книжку Аракеляна о бабизме дочитал и просил меня передать её Буланже, чтобы тот по ней составил популярную брошюру об этой интересной «секте». Далее следующая запись от 12 июня свидетельствует, что писатель всё же не перестал интересоваться новой религией, говорил, что читает о ней и очень высоко оценивает[181].

Толстой действительно собирался включить такую книгу в серию Общедоступное изложение жизни и учений мудрецов. Тем не менее, ещё в 1906 году в Круге чтения Толстой поместил несколько изречений из бабидско-бахаитского наследия. С. А. Толстая по его поручению перевела несколько глав из неизвестной английской книги о бабизме-бахаизме, которые вместе со сведениями, взятыми из книги И. Дрейфуса, должны были «лечь в основу популярной русской книги о бабизме»[182]. Другая неотложная работа помешала ему, однако, осуществить интересный замысел написать книгу о бахаи[183].

В 1910 г. Толстой получил новые материалы от инженера-бахаи из Баку Алекпера Мамедханова, от рештского бахаи П. Полизоиди, по рекомендации которого с Толстым вступил в контакт бывший переводчик Абдул-Баха[184] доктор Ионесс Кан, приславший писателю сочинение об Абдул-Баха американского сенатора Майрона Фелпса. Однако в последний год жизни писателя занимали иные проблемы, связанные с передачей дневников Черткову и написанием тайного завещания[185].

За день до своей смерти Толстой обратился к дочери Татьяне, которая приехала на станцию Астапово: «Только одно советую вам, помните, что на свете есть много людей, а вы смотрите только на одного Льва...» [186].

Известно также последнее высказывание Толстого о новой религии: «Мир занят поисками выхода, но ключ к решению всех проблем на земле находится в руках персидского узника Бахауллы».

Закончим раздел словами Токутому Рока, японского писателя:

Прощаясь, я сказал: 

— Учитель, берегите себя. Вы как-то сказали, что смерть – это избавление, но я прошу, не торопите час этого избавления. В Японии, которая была врагом России, в стране, люди которой проливали русскую кровь, появились люди, следующими Вашему учению, и повсюду появится ещё больше таких людей. Вы осветили путь для всего мира. Я буду молиться, чтобы вы указали вашим учением дорогу к свету[187].